Ну как случилось — так уж случилось (смеется). В конце 2010-го меня и моего друга-дизайнера Илью Довнара пригласили поработать над графическим сопровождением выставки «Opening the Door? Belarusian Art Today» в Вильнюсе, а затем в Варшаве. Наша концепция прошла, и я удостоился чести сделать заглавную иллюстрацию выставки — в виде глобуса-библиотеки, а еще несколько иллюстраций для каталога. В итоге это изображение стало вроде как визитной карточкой выставки и вообще мелькало по всему городу.
После этого со мной связалась Лена Пренц — она живет и работает в Берлине — и предложила поучаствовать в другой выставке: уже не как дизайнеру, а непосредственно как художнику. Я развил эту тему, и получилась целая серия работ. Мы много общались с Леной на предмет сообщения между Беларусью и Европой — о том, как соотносятся эти два понятия: чем является одно для другого, какая между ними существует связь, как складываются отношения, какие могут быть перспективы развития, какие проблемы возникают на пути европеизации Беларуси, происходит ли этот процесс вообще и нужен ли он в принципе… в общем, перетирали все эти подводные камни.
В итоге на основе моих собственных переживаний была создана серия композиций, созвучие которым куратор (Лена Пренц. — Прим. ред.) попыталась найти в книге «Пути европеизации Беларуси: между политикой и конструированием идентичности (1991–2010)» под редакцией Ольги Шпараги, которую в конце прошлого года выпустила «Новая Европа».
Бывает ли у тебя такое ощущение, будто это не ты работаешь, а что-то как бы через тебя и твои работы — это только как автописьмо?
Естественно. Многие работы — когда я пытаюсь идти от рационального, от осознанного, — в итоге получаются скучными и неинтересными. В отсутствие бессознательного дизайн становится лишь инженерией.
Я пытаюсь балансировать между понятиями «художник» и «дизайнер». Как художник я опускаюсь в бездонную пропасть, зачерпываю пригорсть хаоса, а потом уже — как дизайнер — начинаю анализировать и структурировать его.
Это две основные ступени процесса моей работы. Причем первая порой отнимает сил гораздо больше, чем вторая.
Зачем тогда нужен куратор?
Куратор... Ну, вообще же все современное европейское искусство во многом основывается на принципе сотрудничества куратора и художника. Куратора можно сравнить, скажем, с диджеем, который микширует чужие концепции. Часто художник вообще может потеряться в бесконечных интерпретациях и утратить связь с социумом — что во многом является следствием затяжного погружения в себя. Вот тут-то ему на помощь и приходит куратор — человек, искушенный в сфере искусства, способный вычленить значимые, актуальные моменты, отбросив все лишнее.
Лично тебе тоже нужен куратор, еще одна голова — кроме своих «двух»?
Пожалуй: мои головы часто спорят между собой (смеется). Для меня это был первый опыт подобного сотрудничества, и результат — послание — вышел довольно-таки четкий. Даже, может, слишком однозначным получилось это послание.
И какое оно было?
Мы рассмотрели ряд актуальных белорусских проблем, я набросал визуальный облик. Мое бессознательное, в свою очередь, придало экспозиции слегка мистический характер. Вообще мистицизм, на мой взгляд, актуальное явление сегодня. Это такая пост-постмодерновая тенденция. Со всей этой компьютеризацией нам откровенно недостает загадок, я четко осознаю, что наше познание мироздания сегодня находится на совсем примитивном уровне. В экспозиции мне хотелось передать настроение, витающее в воздухе Беларуси: статичное напряжение угнетенного потенциала целого народа. Естественно, я слышал от соотечественников и негативные отзывы по поводу этих работ — мол, все слишком мрачно и все такое. Возможно, я же не претендую на объективизм — это какое-то слишком безликое и скучное понятие для меня.
Думаю, сегодня именно субъективизм обладает потенциалом, способным пробить скорлупу будничного безразличия и встряхнуть вялый мозг.
Почему ты так редко работаешь с цветом?
Ну, я же ведь все-таки больше график. Я иногда имею дело с цветом, но для себя — в стол. Меня просто настолько увлекает графика сама по себе, что если я добавлю в нее цвет, это будет, на мой взгляд, too much, понимаешь — чересчур. Мне скорее интересно работать со знаками, символами, нежели с цветовыми вибрациями. Меня больше интересует передача месседжа, чем спектральные искажения.
Какие-то предложения по работе приходят после Лейпцига?
Пока ничего конкретного. Интерес к экспозиции был проявлен, хотя я сам и не всем доволен — но это для меня типично. Надеюсь только теперь, что это не последняя моя экспозиция (смеется).
Ну странно же, нет? Вот даже в Германию позвали, а в Беларуси — до сих пор ничего...
Я по этому поводу абсолютно не расстраиваюсь, мне достаточно уже того, что я могу выражаться в рамках даже этого разговора, например. А вообще, никто никого не ограничивает: если тебе есть что сказать, то все выставочное пространство улицы открыто для тебя, и если то, что ты делаешь, будет интересным и тебя не загребут, то рано или поздно в любом случае позовут в белоснежные стены галереи. Главное, конечно, чтобы не было слишком поздно (смеется). Для более робких есть еще интернет — тоже отличное выставочное пространство. Вообще в этой среде, как и в любом бизнесе, все надежно заизолированно.
Как ты зарабатываешь?
Ну тут да, не все так красиво и просто, как может показаться. У нас есть тело, которое нужно кормить, умывать, одевать, укладывать спать, — и это требует определенных затрат. Время от времени приходится переключаться на зарабатывание очков. Но это нормально и даже стимулирует: когда потом возвращаешься к творчеству, становится предельно ясно, что нужно делать. В каком-то смысле это дисциплинирует, структурирует. Я не могу сказать, что меня сильно напрягает моя работа, но, понятное дело, получать деньги за нечто иррациональное на родине очень сложно, поэтому иногда приходится заниматься ерундой.
Еще я хотела спросить про Usplesk. Что сейчас происходит на вашем музыкальном фронте?
А нет этой группы, уже давно не существует. В последнее время были заняты новым аудиовизуальным проектом — IOD. Сейчас, конечно, довольно сложно стало везде успевать, но я думаю, что IOD еще скажет своих пару слов. Наш последний концерт прошел в галерее «Ў», где мы и презентовали весь спектр наших ритуальных услуг. Теперь планируем заняться выявлением откровенной белорусской идентичности и репрезентацией самых свежих белорусских традиций.
Но в Беларуси же вы играете?
Мы-то играем в Беларуси, но не выступаем. Вообще мне сложно понять современные тенденции в белорусской музыке. В стране единицы коллективов, которые действительно пытаются как-то рефлексировать на современность. Многие группы вместо борьбы выбирают путь отстранения: они погружаются внутрь себя, избегая даже мельком касаться политической тематики, — они называют себя аполитичными. Есть примеры активных коллективов, но меня не устраивает их эстетический уровень и отсутствие весомой альтернативы.
Что касается меня, так я вообще не вижу возможности быть аполитичным. Ведь политика по отношению к тебе аполитичной никогда не станет.
И не могу избежать этой темы, потому что она формирует мой вид из окна.
То есть ты за искусство как…
Для меня искусство — это высвобождение, оживляющий процесс. И Беларусь представляет собой непаханое поле в этом смысле. Я не говорю, что Европа — это тот идеал, к которому нужно стремиться. В Европе полно своих проблем, и не все там так радужно, как это описывают некоторые реформаторы. Но в нашей стране, относительно даже Европы, ситуация все-таки гораздо более плачевная.
Происходят ли в Минске какие-то события, которые тебя вдохновляют в последнее время?
С этим большая проблема: тут вообще очень мало чего происходит. И я не в праве искать виноватых, конечно, потому что сам в их числе. В последнее время я общаюсь с довольно ограниченным количеством людей, идти куда-то вечером зачастую не резон, так как знаю, что ничего нового не увижу. Это, может быть, слегка упадническая позиция, но тем не менее так. В культурном смысле что-то происходит, но, на мой взгляд, очень мало из этого действительно важно и на самом деле актуально. Повторюсь, для меня важна рефлексия на настоящее. Меня подташнивает от ностальгии, я не понимаю, зачем жевать старые чувства, когда есть целое настоящее, которое каждую секунду обрушивает на нас гору возможностей.
Расскажи про ваш альманах «Мала».
Мы давно этим занимаемся, с Игорем Базылем, уже лет пять-шесть. Альманах немножко видоизменился в последнее время — у нас вообще всегда было желание постоянно модернизировать, чтобы его тело оставалось пластичным и живым. Мы никогда не пытались выдерживать какой-то общий эстетический стиль, никоим образом не хотели, чтобы он соответствовал каким-то тенденциям и трендам. Просто была естественная потребность опустошать свои резервуары, и мы сложили в одну подшивку все наши пылесборники. От начала до конца «Мала» базируется на альтруизме, все реализовалось и реализовывается только своими силами. Сейчас мы начали работу над новым выпуском и хотели бы расширить охват — сделать издание интернациональным. Уже договорились об участии с некоторыми далеко не заурядными персонами. Повторюсь, у нас нет никаких рамок, мы даже не пытаемся редактировать материалы, которые получаем, а просто публикуем их. Большинство людей в мире нуждаются в самовыражении, и мы просто даем им эту возможность.
Как «Мала» распространяется?
Через друзей. Мы не планируем его таскать по кафетериям и подкидывать в рестораны. Здесь начисто отсутствует коммерческий подтекст. Такой 100-процентный сок, выжатый из уже несвежих фруктов, или, вернее сказать, овощей. Этот журнал находит своего читателя по наитию. Естественно, если кто-то им заинтересуется, мы готовы расширить тираж, но пока это ограниченное количество экземпляров, и в этом вся прелесть. В наше время, когда все тиражируется в бесконечном количестве и уровень дизайна растет, навязчивость информации достигает апогея. Наш альманах — вроде изгоя, он существует вне социума, являет собой ошибку, недоразумение и этим прекрасен.
Можно сказать, что «Мала» — это то, как ты понимаешь дизайн? Или, вероятно, творчество?
Каждый человек сам выбирает, как это будет называться, суть не в этом. Мы сознательно даже не задаем тему номера, и очень важный момент: в отсутствие темы человек вынужден репрезентировать себя. Это простая психология. В итоге нашей работы мы получаем как бы подшивку живых людей. Единственное, чем мы пока ограничены, — это формат А4 и 2D-измерение. Хотя подумываем и о виртуальной версии альманаха.
Чем еще сейчас занимаешься?
Я хожу в бассейн и рисую в состоянии потокового сознания. Особенно люблю делать это на людях. Стараюсь рисовать во всех странах, где бываю: мне так легче проникнуться духом места. Где буду продолжать — пока точно не скажу...
Иллюстрации и фотографии работ предоставлены Юрой Шустом
Фото героя - Катерина Шатаво