Даже для этой веселенькой эпохи 11 лет правления папы Александра VI (он же Родриго Борджиа) – нечто из ряда вон выходящие. Сейчас папа Александра VI чуть ли не официально в католической историографии именуется «бесчестьем церкви». То, что это не совсем заслужено, в принципе может интересовать только студентов-историков, но кто их спрашивает. Папа официально имел четырех внебрачных детей, содержал куртизанок, по популярной в народе легенде спал со своей дочерью, а между делом объединил практически всю папскую область, определил будущее заокеанских колоний, поделив их между Португалией и Испанией. Семейная история, секс, политика – есть все, бери и пользуйся.
И ведь история столько раз сказана: от Рафаэля Сабатини до какого-нибудь Карена Шахназарова. В нашем случае, конечно, вспоминается последняя книжка Марио Пьюзо «Первый дон» (ни за что, никогда не читайте этот мусор). Только увидев название, все становится ясным – Пьюзо всегда писал про одно и то же: семья и преступление или семья и власть. Папа Борджиа для него просто идеал таких отношений – разве любовь к своей дочери не свидетельство любви божьей? Проще говоря, у тех, кто решится снимать про Борджиа, потенциально было все, чтоб снять «Крестного отца» в формате сериалов. Даже Пьюзо под рукой, впрочем, авторы решили не париться и права на экранизацию не покупать.
Сериал «Борджиа» и задумывался как ответ всем мафиозным сериалам – должен был получиться одновременно и «Boardwalk Empire», и «Сопрано», и «Рим». Появился он не на пустом месте: авторы потренировались на глупейших «Тюдорах», которые начались в целом пристойно, а закончились каким-то неприличным театром жестокости, в самом худшем смысле. Майкл Херст, создатель «Тюдоров», взялся писать сценарий для саги о папе Александре. Режиссером пригласили Нила Джордана («Интервью с вампиром», «Завтрак на Плутоне»). На роль папы Борджиа позвали Джереми Айронса.
Первое, что бросается в глаза, – это невиданное для сериалов качество картинки. Уже в пилоте появляется Пинтуриккьо, который рисует с официальной любовницы папы Джулии Фарнезе «Даму с единорогом». И тут на сцену выходит разбушевавшийся художник-постановщик: практически любая сцена сериала станет или цитатой или, по крайней мере, напомнит картину Возрождения. Например, Боттичелли.
Оператор играет с красками, снимает, словно Кубрик в «Барри Линдоне», сцены при свечах (благо с современной оптикой не надо преодолевать технические препоны). Потом играет с отражениями в воде, утренними красками. Надо отметить, что в формате HD это выглядит впечатляюще.
Потом появляется технический отдел, который рисует превосходные, по скромным телевизионным меркам, виды Собора Святого Петра, ватиканских галерей, миланских залов. Декораторы собирают папский трон, скамьи на коллегии кардиналов, одевают целые армии, даже дают им вполне правдоподобные пушки. «Mad Men» со своим фирменным вниманием к деталям нервно курит в сторонке, тем более что в случае с «Борджиа» не появится никакого придурка, который закричит, что в XVI веке такой коктейль не пили.
Вывод простой: фотографам, дизайнерам и прочим представителям творческих профессий должно понравиться.
Другой вопрос, а на что вся эта красота расходуется? Ведь посадить красивую женщину с козленком в руках возле окна, конечно, приятно, но зачем это делать? Сериальный формат сам по себе предполагает искусство рассказывать истории, а не только шить шикарные костюмы. При этом худшее, что может случиться с историческим фильмом, – если он начнет реконструировать историю. Только самые невыносимые люди в мире, начисто лишенные воображения, могут бурчать что-нибудь в духе «такой ремень на доспехах появился на десять лет позже». Сюжет фильма или сериала должен быть интереснее учебника истории. При просмотре классического сериала «Рим», когда устаешь от перемещений Цезаря по карте Европы, можно выбежать во двор, схватить крышку от мусорного бака и кричать: «За тринадцатый легион!» В «Борджиа» нет своих Ворена и Пуллона, поэтому личностями должны стать главные персонажи. А они прописаны крайне схематично. Условный Майкл Корлеоне (Чезаре Борджиа) и Сонни (Хуан Борджиа) играют лишь приблизительный конфликт. А могла бы быть хорошая история: по одной из версий, Хуана убили по приказу Чезаре.
Пусть сценаристы запутались в обилии Борджиа, Сфорца и Медичи. Забыли прописать им вменяемые характеры. Но у них же был неисчерпаемый запас самых интересных анекдотов в истории. А они зачем-то взяли их все и переврали. Начнем с малого. В сериале зачем-то придумали интрижку между 14-летней Лукрецией и 36-летним султаном Джемом, жившим пленником при папском дворе. Это понадобилось, чтобы на минут десять показать слезодавильную историю, как султана отравили ради денег. А деньги нужны затем, чтобы выдать Лукрецию замуж за союзников папы, Сфорца. Но почему-то кажется, что реальная история про то, как за голову принца торговались короли, папы и рыцарские ордены, выглядит более киношной.
Точно так же переписывают сценаристы и других вполне известных персонажей. Например, миланский герцог Людовико Сфорца, при котором, между прочим, Леонардо да Винчи написал «Тайную вечерю», выглядит варваром и людоедом. Просто интересно: что мешало показать Леонардо?
Даже в плохой книжке Пьюзо, которую мы взяли за точку отсчета, история, в общем-то, простая. Как любой плохой писатель, он начинает с цитаты из Dostoevsky, которая удивительным образом работает. Для Пьюзо Борджиа – персонаж русского классика, который и борется с Богом, и ищет его. Просто для него Бог – это власть и семья. Сценаристы сериала как бы помнят про такую фишку, поэтому превосходного актера Джереми Айронса иногда заставляют сидеть на исповеди и хмурить брови. Но забывают, что для любой роли неплохо бы прописать конфликт. Пьюзо удивительным образом смелый: он берет легенду об инцесте сына и дочери Борджиа, Лукреции и Чезаре, и прописывает ее в лоб. Папа приходит и просит сына переспать с сестрой. Сценаристы этого боятся: инцеста нет, есть долгие взгляды (после «Сумерек» их стоило бы на время запретить в кино) и диалоги в стиле: «Я переживаю за Лукрецию. – Она делает это ради политики». И вся преступная интрига сразу пропадает. Классическая связка «секс – власть» работает вхолостую.
Но чего-чего, а секса в сериале даже слишком много. Настолько много, что целые серии проходят в разных постелях.
Вот, например, папа римский объясняет прикладные вопросы геополитики (нога – это метафора Италии, какой стыд):
Поразительным образом это обилие постельных сцен не становится философией в будуаре. А остается вставным номером лишь потому, что в кино больше нельзя показывать секс, а в сериалах – всегда пожалуйста.
И здесь-то и находим ответ на вопрос, почему при идеальных условиях «Крестный отец» от сериалов не получился. И ответ этот очень простой: потому что сериалы – это сериалы. У них есть точно такие же жанровые ограничения, как у любого другого искусства. В один момент вертикальные сериалы чуть ли не назначили спасителями кино. И поводы к тому были: «Сопрано», «The Wire», тот же «Mad Men». Но в этом случае, скорее, выдавали желаемое за действительное. Оказалось, что сериалы не заканчиваются – или заканчиваются нелепо («Lost»). А еще оказалось, что это коммерческий жанр. Его смотрят не только студенты, но и американские домохозяйки. Для них вполне логичной выглядит невыносимая мерзость: Карл VIII, великий завоеватель Италии, стоит над бочкой и плачет, что он некрасивый, поэтому у него нет любовницы.
Эти домохозяйки когда-то закончили гуманитарные вузы и от сериалов про Ренессанс они ждут клубнички, но наш любимый фильм «Аморальные истории» им смотреть стыдно. Они не готовы смотреть сцены инцеста и действительно крутые истории. Просто прочитайте свидетельство Иоганна Буркхарда, летописца папы Борджиа:
«Вечером происходил пир у валенсийского герцога в папском дворце. В нем приняли участие пятьдесят почетных блудниц, обычно называемых куртизанками. После пиршества они плясали с услужающими и другими там присутствовавшими – сначала в своем одеянии, а затем нагие. После обеда свечи в серебряных подсвечниках со стола были поставлены на пол, между ними были разбросаны каштаны, и блудницы, нагие, на руках и ногах, переступая подсвечники, подбирали каштаны».
Эта же сцена в сериале показана невинной михалковской попойкой.
В этой перспективе все визуальные достоинства сериала оказываются излишней барочной декоративностью. Да и уже к концу первого сезона они начинают утомлять, потому что выглядят альбомами Рафаэля и Микеланджело, под которыми старая дева прячет кассеты с французской эротикой.
В конце концов, повторимся: сериалы не станут полноценным искусством, пока в них не появятся ограничения, которые на кино накладывает хронометраж. Это обозримость сюжета, лаконичность (если перемонтировать «Борджиа» часа на три, выйдет недурной фильм) и здоровая страсть к усложнению. Стоит просто признать, что «Борджиа» – ни разу не «Крестный отец», а «Boardwalk Empire» – совсем не «Славные парни».
