Алексей в 90-х поступил в Институт культуры, где познакомился с тогда еще не популярным Сергеем Михалком. Через несколько лет вместе они начали делать культовую программу «Калыханка». Если вы моложе нынешней власти в Беларуси, поясняем: это такая передача, в которой два парня с картонными носами и фрикативным «г» обсуждают развал Союза, тракторы и «внутренние органы, которые тоже могут быть половыми». Но до этой программы «Саша и Сирожа» начали записывать ТВ-передачу «Достань звезду» – новостные сюжеты про шоубизнес, которые показывали по БТ и «Первому музыкальному каналу». 

Передачи записывали семь лет – и за это время Хацкевич и Михалок стали звездами, а два образа парней с трасянкой – частью беларуского культурного кода. В 2008-м Саша и Сирожа решили сделать паузу. Михалок продолжал звенеть из каждой радиоточки и набирать протестный социальный капитал, а Хацкевич пропал из публичного пространства. Как и коллега, он пережил алкогольную зависимость, а следом вернулся к основной деятельности – стал художником-фрилансером. Но в 2020-м, в разгар пандемии, Хацкевичу позвонил Михалок и спустя 12 лет предложил возродить «Калыханку». 

«Почему Саша? Еще и говорите на трасянке. Зачем вы нарываетесь?»

KYKY: Алексей, перед интервью я несколько часов пересматривала ваши передачи. В 2020-м сложно поверить, что, например, шоу «Достань звезду» показывали по «БТ», а «Калыханку» на «Первом музыкальном канале». У вас тогда вообще были запретные темы? 

Алексей Хацкевич:  Впервые нас показали на первом музыкальном беларуском канале – не знаю, есть он еще или нет: я телевизор выкинул. С передачей «Достань звезду» было так: нам давали схему, про кого говорить – группу «Фабрика», Киркорова и т.д. – а мы сами придумывали, что говорить. К нам очень долго присматривались, пока мы шли по «М1», следили за рейтингами – мы старались идти по грани. И показывали нас хитро: в воскресенье с утра, после гимна. Да в понедельник давали повтор – перед гимном. Как говорил Михалок, передача для больных грибников и рыбаков, которые встают рано. Потом мы начали записывать «Калыханку». Была такая студия «Карамболь», мы с ней сотрудничали. Все программы писали там, а потом продавали «БТ» готовый материал.

У нас не было формата «чем хуже – тем лучше», но мы не любили КВНщиков, не хотели быть как они. У нас был свой стиль – телепанк. Когда начали выпускать «Калыханку», у народа месяц была пауза: что это вообще такое? Михалку тогда писали, что он дурак, какой-то фигней начал заниматься, пусть лучше поет. У нас же люди любят поныть – это защитная реакция нашего населения, чтобы «не чапАли». А через два месяца народ врубился в то, что мы делаем, и программа стала массово популярна.

Но свободы слова большой не было. Помню, нас все время тюкали: «Почему Саша? Еще и говорите на трасянке. Зачем вы нарываетесь?» Причем говорили обычные люди, не телевизионщики. Но не наши ровесники, а более взрослые. Это был год 2003-2004-й, когда уже ввели новую символику – символику «советской Белоруссии» с небольшим апгрейдом. Тогда уже кого-то начали щемить и потихоньку пошла в народе волна страха. Но мы не думали менять имя: у нас тут что, китайский император? Желтые цвет только он может носить? Или имя Саша – только его имя? 

KYKY: Как госТВ превратилось в место угодных людей? 

Место угодных сейчас везде на госпредприятиях. Это не произошло в один момент. В стране потихонечку, как бензин по копеечке дорожает, начали вводить какую-то китайскую модель – чтобы, когда надо будет, всех упаковать. 

KYKY: Вы же понимаете, что сейчас вашу передачу ни один госканал не возьмет? 

А.Х.: А может и возьмет, откуда вы знаете? Хотя сейчас и не надо – YouTube есть, Instargam. 

Нас никогда не трогали. Мы сразу ввели внутреннюю цензуру: не стебаться над больными людьми, над ветеранами и не лезть в политику. К ветеранам у нас очень трепетно относятся, и я к ним трепетно отношусь – у меня дедушка воевал. А политика нас не интересовала. 

На БТ мы пробыли недолго – нас убрали за то, что дали интервью российскому телеканалу РТР (Текстовую версию интервью можно прочитать тут – Прим. KYKY). Чуваки приехали делать интервью про творчество, но тогда в Беларуси начали вводить политинформацию, и они решили спросить, что мы думаем про закручивание гаек. Ответили что-то вроде: «Ну, а как без этого? Вот стадо коров идет: одной воды захотелось попить, другой – снега пожрать. Они ж так разбегутся, а их надо стадом вести». Мы были в образах, отвечали шуточно, но наше интервью намонтировали с БНФовскими флагами и митингами – и прямо посреди недели нас сняли с эфиров. Потом сказали, что просто передача не рейтинговая. Мы поняли, что нас отнесли к оппозиции. Честно, уже не помню, как мы ушли с «М1» – вроде, по похожей причине. 

Конечно, когда в Беларуси сняли эфиры, было неприятно. Нам тогда сказали, мол, не переживайте – с вас взять нечего: тут щемят олигархов, а вы нафиг никому не нужны. Но тогда нам предложили работать на украинском «М1». Там был прайм-тайм: выходили пять раз в неделю в 21:45. Вещание было от Крыма до Львова – тогда и началась движуха, пришла большая популярность. Нас смотрели все: от таксистов до физиков-ядерщиков. И чиновники смотрели, и все ржали. 

KYKY: Как мы профукали демократию?

А.Х.: Ай, не знаю. Телевидение у нас всегда было каличное – выходили интересные программы, но всегда слишком нудные. Когда начали щемить, были те, кто не молчал, но их сразу выгоняли.

Мы, кстати, еще в Россию пытались попасть, но там начали навязывать формат. У нас была передача, «Желтуха» называлась. Сказали, что это слишком брутально и предложили переименовать ее в «Желток». Но когда люди ссут делать ярко, получается фигня. Помнишь, были беларуские «Комеди клабы», «Белараша» – им и хотелось пошутить, но они точно знали, что по заднице получат.

KYKY: Почему вы говорили на трасянке? Чтобы быть ближе к народу или потому что так разговаривал Лукашенко? 

А.Х.: Всё мимо. В то время в Беларуси был большой зазор между городскими и деревенскими. Это сейчас есть интернет, ты хоть под елкой живи – информацию получать будешь. А тогда – радиоточка и три канала. К тому же в селах беларуские школы были, а в городе – русскоязычные. И когда ты приезжал из деревни и хотел казаться городским, начинал говорить на русском, но с акцентом. Сразу было видно – колхозник. Трасянка – отсылка к тому, что Саша и Сирожа не городские пацаны. Мы сохраним эту фишку, но она будет не такой явной.

KYKY: Хочу спросить про мультик «Клей» – он же про наркоманов.

А.Х.: С него все началось. На ОРТ в то время была передача, которую Яна Чурикова вела, каждый раз она заканчивалась мультиком Саши и Сирожи. Первый раз там показали «Клей». В нем же нет ничего крамольного – ну, задницами приклеились, и что? Мы еще один мульт про наркотики делали, но его не пустили в эфир. Хотя там тоже ничего такого не было: «Хочешь продлить детство – пей кефир, а не употребляй наркосредства», – какой-то такой слоган. 

Тогда в Минске наркомания была реальная. 328-й статьи УК не существовало. Сроки давали тем, кто торгует, а за употребление могли в «Новинки» отправить. Но мы не популяризировали эту тему – наоборот, говорили: «Не нюхай клей». У меня друзья от этого поумирали. Может, в то время в стране других проблем было много, поэтому на эту внимания не обращали. Насколько я знаю, «наверху» был инцидент: чей-то сын приехал на вечеринку под веществами. И после этого был удар по столу – «всё жэстачайшэ пресечь». Но это только слухи.

«Иногда стукнуть надо – а что тут ужасного?»

KYKY: Еще в ваших программах меня зацепило обсуждение женщин. У вас были фразы: «А чего с ней совладать – ей в торец надо»; «Сиськи, как блины на сковороде». Вы же понимаете, что в мир пришел феминизм и так шутить уже нельзя? 

А.Х.: Я за домострой. Наша проблема в том, что сейчас везде верховодят тетки. Я работал в большом театре, там начальница – тетка. Сейчас выборы, например, тоже зависят от тетки. Может, мужчины в Беларуси стали безынициативные (не все конечно – есть один инициативный, но у него теток-то и нет). Еще в древних индийских ведах было сказано, что когда женщина перехватывает инициативу, мужчина не начинает с ней сражаться. Он говорит: «Ок», – и начинает выпивать в сторонке. 

Везде есть безмозглые самцы. Но у женщин есть такая черта характера, когда они не могут промолчать, продолжают подливать масло. Ты терпишь и терпишь, ну как это остановить?

KYKY: В стране, где нет закона о домашнем насилии, надо бить?

А.Х.: Иногда стукнуть надо – а что тут ужасного? У меня четверо детей, вот бегает ребенок в истерике – я его успокаиваю, но ничего не помогает. Тогда беру крапиву – и «жух» по заднице – тогда останавливается. Посмотри, что творится: мир меняется, вокруг бородатые девочки ходят. Это начало тотального конца. Вспомни, как накрывались цивилизации – древнеримская, например. Когда мужик – чучело на троне, а женщина – серый кардинал. 

KYKY: Вы знаете, меня тоже как-то ударил мужчина.

А.Х.: Но он же тебя ударил не просто так? 

KYKY: Это неважно. Мы же не в каменном веке живем, насилие нельзя оправдывать. 

А.Х.: Причем тут каменный век? Надо рассматривать разные ситуации. 

KYKY: То есть вы считаете, что сейчас про «дать в торец» шутить можно? 

А.Х.: А почему нет? Мужчинам ходить в платьях можно, а про торец шутить нельзя? Есть книга «Домострой», если женщина переходит грань...

KYKY: А если мужчина переходит грань? 

А.Х.: То женщине ничего не надо делать – есть же милиция.  

KYKY: А почему мужчина вызвать милицию не может? 

А.Х.: Многим мужчинам проще развернуться и уйти. Но есть разные женщины. Некоторые могут на такие больные места надавить, на такие мозоли – до убийства доходит. Это не шутка. Вот и получается немного однобоко: женщину «в торец» нельзя, а мужчине мозг выносить можно. Только милиция, когда выносят мозг, не приезжает. 

KYKY: Мне кажется, вы хорошо знаете, о чем говорите: женщины «выносили вам мозг»? Вы били женщин? 

А.Х.: Выносили. Ну, как бил... Затрещина была, не отрицаю. Но я извинялся за этот поступок. Я изначально считаю, что так делать – неправильно. Не надо буквально относиться к словам программы Саши и Сирожи. Иначе все начнут нюхать дихлофос – ой что начнется. Это просто шутки.

«Три заместителя и люстра, за которой три человека следит»

KYKY: Думаю, пора сменить тему. Что стало с беларуским юмором, где он? Почему его видно только в интернет-мемах? 

А.Х.: Не думаю, что он есть только в мемах. В Беларуси много веселых людей, просто юмор – это не всегда их профессия, за которую они получают деньги.  

KYKY: В одном интервью вы сказали: «И театр, и «Калыханка» задумывались для развлечения близких и друзей». Сколько вам платили за «Сашу и Сирожу» в Беларуси? 

А.Х.: Фигню. Тогда курс был другой, за пять долларов можно было нормально «потопыриться». Помню, в ночнике на Октябрьской, где за валюту продавали, бутылка виски стоила в районе трех долларов. Так вот, на «Первом музыкальном» нам вообще не платили, потому что мы записывали программы на их технике. Мы сами находили себе рекламодателей – помню, пиарили джин-тоник «Такси».

На «БТ» деньги давали, но немного: за программу – 300 долларов, может, и меньше.

Но мы же не делили эти деньги 150/150 с Сергеем. У нас была большая команда, плюс часть забирала студия – в итоге каждому доставался мизер. Сейчас мы не будем ставить себе никаких рамок. Хотим сделать альбом и поехать с концертами по странам.

KYKY: Вы начнете в другом формате? А шоу на YouTube будет? 

А.Х.: У нас начало было в 2000-х, сейчас – продолжение. Посмотри, что нам в Instagram пишут: «Спасибо, что вернулись! Мы вас так ждали», – куча таких комментариев. Мы ориентируемся на то, что сейчас популярно. Может, вообще будем детские компьютерные игры обсуждать – за ними сейчас миллионы следят. 

Мы уже пишем песни, репетируем онлайн. Сергей – худрук, я больше по визуалу, так что в музыкальном плане ему полностью доверяю. Если он скажет, что какая-то песня не подходит, не буду спорить и говорить, что он одеяло на себя тянет. Мне приятно видеть, как пылает творческий костер – за неделю мы 12 песен придумали. Осталось дождаться, когда эта зараза [коронавирус] уйдет и откроют границы. 

KYKY: А как вы сейчас живете, с чего зарабатываете? Еще работаете в Оперном? 

А.Х.: Я ушел оттуда, опять же, из-за женщины. У поводыря понахватались манер – авторитет зарабатывать не знаниями и профессионализмом, а криком. Мной руководила женщина, которая по образованию – швея. Это как буфетчице балеринами командовать. Я хлопнул дверью и ушел, это случилось в октябре прошлого года. Замдиректора мне звонил, говорил, что прогулы поставит. Я ему ответил: «Класс! Ставь – мне для творческой биографии надо, чтобы меня за прогулы из театра выгнали». В итоге уволили меня по соглашению сторон. 

Вот что сейчас в стране происходит? Людям, особенно на госпредприятиях, говорят: «Собирайте подписи [чтобы Лукашенко мог участвовать в выборах] или мы вас уволим». Я советую тем, которых щемят, не бояться и не подписываться, если не хочется. Не выгонят они никого. Могут найти дурацкую причину типа «закурил в неположенном месте», но, скорее всего, ничего не будут делать. Замдиректора мне так и сказал: «Нам не нужны тут разборки и комиссии». Я не жалею, что уволился. Это кажется – Большой театр! На деле процент творческих людей там небольшой. В штате «зам зам замы» по идеологической, воспитательной работе и люстра, за которой три человека следит. 

Сейчас у меня нет постоянной работы. Я веду активную творческую жизнь, состою в группировке «Колдовских художников». Зарабатываю с картин, периодически езжу, играю концерты. Я очень счастлив, что мы возродили проект, хотя уже и не надеялся, что эту случится. Очень благодарен Сереже, что он мне позвонил и мы договорились. Сейчас я кайфую – это правильная жизнь. 

«В отличие от Сергея, я не застал квартирники в домах детей богатых родителей»

KYKY: В 2018-м вы сказали: «С 2008 я не общаюсь с Михалком. Раньше он был другой. Веселый и жизнерадостный. Но что-то пошло не так, и он поменялся». 

А.Х.: Зачем про это вообще говорить? Мы долго не общались – это было мое наблюдение со стороны. Это нормально, когда человек занимается одним творчеством, а потом решает попробовать что-то другое, более радикальное. Был момент, когда Сергей не играл старые песни «Ляписов» типа «Сочи», как он говорил, попсовые. У меня тоже был период, когда, я рисовал, как мне казалось, серьезные картины, а потом стал рисовать несерьезные картины. 

Мы всегда были друзьями. Познакомились в Институте культуры, куда я поступил, чтобы не идти в армию. Подружились, вместе тусовались – делали пивные шоу, вечеринки. В 98-м я поехал учиться в Барселону на два года – тогда евро еще не ввели, и там было все очень дешево. Параллельно с этим в Беларуси Сергей становился звездой. У него уже были концерты, договоренности с серьезными лейблами. Я вернулся в 2000-м, и мы начали делать «Сашу и Сирожу». В 2008-м пошли в разные стороны, а сейчас снова встретились. 

Когда уже не общались, я все равно вспоминал, как вместе ходили в походы. Как я в больнице лежал, а Сергей приходил ко мне с бутылкой водки, и мы сценарии для театра «Бамбуки» писали. Когда Сергей мне позвонил, у нас не было друг к другу претензий. Этот этап прошел, мы про него не вспоминаем. 

KYKY: Всегда при воссоединениях спрашивают: не от того ли оно случилось, что не удалось создать ничего лучше и ярче?

А.Х.: Нет. Это было весело, и мы кайфовали – а сейчас будет еще круче. Тогда я был молодой, неопытный. Еще гордыня шибанула, звездность – сейчас я знаю про все свои ошибки. И этот момент, когда ты постоянно спрашиваешь: «А когда уже деньги? Давай быстрее получим!» – теперь понимаю, что быстро только кошки родятся. И пьяными приходить на запись – вот такого трэша уже не будет. 

Я у испанцев научился жить сегодняшним днем: прошлое уже не изменю, а про будущее ничего не знаю. Да, раньше мороженное не было таким химозным, люди были более гуманные, но я бы не хотел вернуться в нулевые. 

KYKY: И все же тогда почему проект в 2008-м поставили на паузу? В одном из интервью вы сказали: «Прошло несколько лет, прежде чем я понял, что реальная жизнь проходит мимо, и весь этот рок-н-ролл мне не на пользу». 

А.Х.: Мы начали подвисать, поняли, что про все уже рассказали, выговорились. Поэтому и решили пойти в декретный отпуск, который затянулся на 12 лет. И я очень доволен, что мы ушли не как Петросян, от шуток которого уже плеваться хочется, а на пике.

А проблемы с алкоголем у меня начались еще в студенчестве. Когда меня начало уносить (алкоголикам в такие моменты кажется, что все нормально), жена четко сказала: «Выбирай: либо алкоголь, либо семья». Конечно, я выбрал семью. Закодировался, сделал укол и год не пил. Кстати, заметил, что когда не пьешь, дела начинают идти в гору. Но укол был уже после 2008-го. До этого у меня испортился характер, началось что-то вроде звездной болезни. Когда вокруг все говорят: «Да ты же звезда!», – в тебя черт вселяется. Ты становишься хамом: «Вот ты – иди в задницу, а с тобой даже говорить не буду»; «Почему сок недостаточно холодный?», – начинается дурацкий цирк. Это мои ошибки, я постараюсь не повторять их. 

А сейчас я не пью. Иногда могу позволить себе вкусного пива, но не тяжелые напитки. Уже столько лет прошло, а кураж не начинается заново. Не думаю, что воссоединение дуэта как-то на это повлияет – Сергей тоже сейчас не пьет. 

KYKY: Давайте вернемся в начало 2000-х. В минске была арт-богема? Вы относили себя к ней? 

А.Х.: Была, конечно, но мы в ней не состояли. Там крутились художники возраста Цеслера и иже с ними, которые в тройке собирались, на набережной. При них были проститутки – женщины в норковых шубах, которые работали в «Юбилейке». А мы по паркам ходили, пиво разливное пили. Конечно, пару раз я уезжал домой на машине скорой за трешку, потому что такси тогда не было в Минске. Но обычно ночевали там, где ночь застала. Мы любили тусоваться в парке «лечкомиссии» – там через дорогу около трамвайных путей был пивной ларек. Ходили на Красную, на загородке кофе пили. Еще было любимое место «Горшок» – на проспекте Независимости напротив антиквара. И одевались мы не так, как все. Сергей, помню, ходил в папином плаще и ондатровой шапке. Я любил клетчатые штаны и кожаные куртки.

А основная масса минчан носила вещи цвета почвы – из ЦУМа и ГУМа.

Время было веселое. Но, в отличие от Сергея, я не застал квартирники в домах детей богатых родителей. 

KYKY: Как изменилась Беларусь за то время, что вы не делаете передачу? Надо ли над этой Беларусью шутить и показывать ее иначе? 

А.Х.: Конечно, страна стала другая, как и весь мир. Сейчас информация валит так, что никто за ней успевает. У людей развилось клиповое мышление. Вот [философ Владимир] Мацкевич лонгриды все еще пишет, но кто их до конца читает? Я вырос в рабочем районе на Партизанском проспекте, Сергейка жил рядом. На каждой пивнухе постоянно тусовалась своя Анжела-многоэтажка с фингалом, фраза «дать в торец» – как раз про таких Анжел, которые были наравне с мужиками. Раньше это все было на виду, а сейчас люди в панельках в гаджетах сидят. 

В нулевых у нас была страна, разрушенная войной. Люди были зачуханые, зашуганные. Потом границы открыли, люди начали путешествовать. Посмотрели, как сейчас в Европе живут. Появился интернет – уже нет лозунгов «сотрем грань между городом и деревней». Жаль, конечно, что мы так и остались аграрной страной. Какое IT – сколько его в стране, а сколько аграрного сектора? Тоже мне Силиконовая долина – поля, рапс...

При этом люди в Беларуси стали нерешительными, безответственными. Наверное, появились в стране те, кто отвечает за ответственность всех.

В нулевых у народа же вообще ничего не было. Зарплату давали кофточками и сухим молоком. Народ был доведен до отчаяния, поэтому не боялся выходить на митинги. Сейчас у народа появились кофточки – уже есть, что терять. Потому он уже никуда и не ходит. Но людей очень важно включать в процесс, чтобы они смогли себя проявить и загореться общим делом. Я очень хочу, чтобы беларусы знали и умели отстаивать свои права. Чтобы у нас пропал страх перед неизвестностью, чтобы не было вот этого: «Ой, если у нас новый президент будет – что ж начнется?». Как когда Сталин умер, все думали, что Земля налетит на небесную ось. Но ничего страшного не произошло. 

Только в новых песнях мы не будем говорить про Беларусь. Мы будет космополитами. Да и не люблю я люблю ругать и осуждать. Знаете, у нас офигенная страна, сколько можно тюкать людей?