«Завещание перед полётом я не писал»

KYKY: В 12 лет я мечтала стать журналистом, чтобы не учить в школе математику. Вы в 12 мечтали стать космонавтом – какая мотивация была у вас?

Александр Мисуркин: В детских мечтах о космосе нет желания улететь на орбиту и жить там полгода в замкнутом пространстве. При этом каждый день видеть пять или шесть (как повезет) одних и тех же лиц и заниматься экспериментами, которые не всегда нравятся. Дети мечтают о джедаях, лазерных мечах и красивых принцессах с других планет – и я об этом мечтал. К 12 годам мечты дошли до критической массы: я поймал себя на мысли, что работа космонавта не такая, как ее описывают фантасты, но, тем не менее, она максимально приближена к космосу из всего, что есть на сегодня. Я был очень расстроен, что мне не светят межзвездные перелеты, но понимал, что до красной планеты, может, и повезет долететь.

Когда определился с профессией космонавта, понял, что одна из ступеней к ней – профессия летчика. Мне хотелось реализовать себя и как летчика-испытателя, но в определенный момент жизни я понял, что в наших реалиях на усидеть двух креслах не получится. Пришлось выбирать – так я стал космонавтом.

KYKY: У меня есть знакомый, который работал в горячих точках. Перед тем, как отправиться туда, он оставил дома прощальное письмо для своих близких. Перед полетом в космос вы тоже оставляли подобные послания?

А.М.: Нет. Завещание тоже не писал. Даже не знаю, почему… Наверное, потому что нет времени думать о большом количестве вариантов развития событий. Я привык фокусироваться на главном варианте, который мне нужен. Делать все, что от меня зависит, чтобы события развивались по правильному плану. Никогда не задумываюсь на тему: «А что, если…».

KYKY: За два полета вы провели в космосе 334 суток 11 часов 29 минут. Там чувствуется время?

А.М.: Если уйти от теории относительности – многие завидуют космонавтам, считают, что мы на орбите молодеем, хотя современные наука и медицина так не думают – могу сказать, что ощущение времени очень субъективно и индивидуально. Все зависит от того, умеет ли человек организовывать свою жизнь. Я сталкивался с ситуацией, когда людям было тяжело – некоторые космонавты в календаре дни крестиком зачеркивают. Но если у тебя, помимо работы, которую ты должен сделать есть еще и собственные проекты и идеи, времени даже не хватает! Как и на Земле. Оно просто испаряется. Во время своего второго полета, я боялся не успеть осуществить задуманное, полгода «бежал» в темпе стометровки. Дни летели, как часы, а недели – как дни.

KYKY: Вы выходили в открытый космос – это меняет сознание? Что вообще происходит в голове, когда осознаешь, что прямо сейчас ты находишься в космическом пространстве Вселенной?

А.М.: Честно, в первом выходе, который длился около шести часов, у меня не было ни секунды, чтобы опросить самого себя и выяснить, что же я чувствую. При всем совершенстве наших тренажеров на Земле, работа в скафандре в открытом космосе сильно отличается от тренировок. Весь фокус моего внимания был направлен на выполнение работы, которую от меня ждут.

Представляете себе телескопическую удочку? У нас есть такая, только большая, называется «грузовая телескопическая стрела». Это устройство, предназначенное для транспортировки больших грузов с одного края станции на другой. При помощи рычагов управления стрела может двигаться в разных направлениях, складываться, удлиняться, разворачиваться. В мой первый выход мы должны были пройти по ней. Механика такая: на стреле есть металлическое кольцо, ты цепляешь к нему карабин, который соединен со скафандром, и, двигая металлическое кольцо, перемещаешься вдоль стрелы.

Мы много раз отрабатывали все это под водой в гидролаборатории – никогда не возникало мысли, что при выполнении этого задания может быть возникнуть какая-то сложность. В реальной жизни получилось так: подошли мы к этой стреле, один ее край зафиксирован жестко, второй – на гибком вале, поэтому, когда ты пытаешься что-то сделать со стрелой, она совершает небольшие колебания. При этом металлическое кольцо делает то же самое. Прицепил ты свои страховочные карабины к кольцу и думаешь: «Мне теперь надо идти, но все колеблется в перпендикулярном направлении. Как мне сделать так, чтобы стрела повернулась в нужную сторону?». Мысли в скафандр уперлись: хочу пойти «туда», но не могу понять, что для этого надо сделать. Думать о чем-то, кроме техники безопасности и адаптации в новых условиях работы, было некогда.

Реальная возможность посмотреть по сторонам в открытом космосе появилась только во втором полете, пока минут 5-7 я ждал, что мой напарник закончит работу. Когда я посмотрел вниз, увидел свои ноги в скафандре, под которыми относительно далеко виднелась Земля (она достаточно быстро вращается), у меня по спине побежали мурашки. Подумал сам про себя: Барон Мюнхгаузен 21 века.

«Многие фильмы о космосе напоминают театр абсурда»

KYKY: Космонавты бывают верующими?

А.М.: Да, такие есть.

KYKY: А у них противоречия не возникают?

А.М.: Говорить про себя: «Православный христианин» – значит брать на свои плечи огромный груз ответственности и обязательств. Я не буду этого делать, но это все-таки и моя вера тоже. При этом я верю, что жизнь во Вселенной, кроме нашей планеты, есть и где-то еще. У меня были внутренние нестыковки веры в бога и другие неземные цивилизации, но как сказал мне один монах: «У бога обителей много». Кто-то считает библейское утверждение о том, что мир сотворили за семь дней – абсурдным. Другие, верующие люди, воспринимают его как иносказание: речь идет не о наших земных днях, а о каких-то временных интервалах. Отвечая на вопрос, у меня нет противоречий в этом смысле.

Вы знаете, это как с ответом на вопрос, были ли американцы на Луне. Вне зависимости от ответа космонавта, человек будет верить в то, во что он верил до этого. И хорошо, если ваши точки зрения совпадают.

KYKY: Иконки вешают на МКС?

А.М.: Кто верит – да, прилепляет к панели.

KYKY: В одном из интервью вы говорили: «Мы должны переходить из космоса как среды, которую покоряем, в космос, как среду, которую населяем». Человечество уже начало двигаться в этом направлении: когда мы сможем проводить выходные в космосе?

А.М.: Я не имел в виду, что мы все должны дружно сесть в маршрутку и улететь на Марс (улыбается). Скорее, говорил о том, что мы должны создавать новые технологии, которые обеспечат относительно безопасный и комфортный уровень жизни хотя бы на орбите. Хотя, конечно, сегодняшние условия – далеко не то же самое, что было при первых полетах человека в космос, но и они на несколько порядков не дотягивают до привычного образа жизни, который есть на Земле. Поэтому иногда возникает ощущение, что мы все еще покоряем космос, как покоряли Арктику и Антарктиду. Когда же мы, наконец, сможем там жить? Честно, не знаю, всё зависит от того, что я только что сказал.

От высадки на красную планету нас отделяют, как минимум, два глобальных технических вопроса: защита от радиации и возможность посадить на поверхность планеты ракету. Не просто посадочный модуль, а корабль, который сможет стартовать с Марса – он далек от Луны по своим гравитационным характеристикам. Объясню: чтобы посадить большой объект на поверхности другой планеты, нам нужно, как и при посадке на Землю, погасить его скорость. На Землю мы сажаем модуль за счет трения о плотные слои атмосферы и при помощи парашюта в последующем. Но полет на Марс, во-первых, – межпланетный, значит, скорость ракеты будет не первая космическая, как при полете с орбиты на Землю, а вторая – 11 км/с. Во-вторых – атмосфера на Марсе в сто раз больше разрежена, чем атмосфера Земли. Получается, и скорость больше, и атмосфера – единственное, что мы используем при посадке на Землю – на порядок разреженнее. Все три параметра очень критичны – это глобальные технологические задачи на сегодня. Время, когда они будут решены, зависит от того, когда человечество соберется и решит это сделать. Пока консолидированного мнения не видно.

KYKY: Мне кажется, вы смотрели фильм Ридли Скотта «Марсианин», как юмореску?

А.М.: Наоборот (смеется). «Марсианин» – один из немногих фантастических фильмов о космосе, который мне понравился. Там, пожалуй, есть только один момент, который я смотрю с одним закрытым глазом – когда герой летает на дырявой перчатке – ну что это вообще? (смеется). Многие другие фильмы о космосе напоминают мне театр абсурда, в котором бесцеремонно и глобально нарушаются законы физики. Это очевидно для любого человека, который учил в обычной среднеобразовательной школе физику.

KYKY: Беларуский космонавт Олег Новицкий, говорил, что ему было жалко потраченного времени на просмотр фильм «Гравитация».

А.М.: Мне тоже, и не только на этот фильм (улыбается). На мой взгляд, лучший фильм о космосе – «Аполлон-13». Я его с удовольствием смотрел и в 90-х годах, и сейчас смотрю без антагонизма, несмотря на приобретенный профессиональный опыт.

KYKY: Как вы относитесь к Илону Маску? Есть ли реальные перспективы у его безумных космических идей типа колонизации Марса? Они вам импонируют?

А.М.: Отношусь с большим уважением. Еще до меня придумали, что человека нужно ценить не по словам, а по делам. По сути Маск, как Сергей Павлович Королев (Советский ученый, основоположник практической космонавтики – прим. KYKY) смог с нуля создать не только технику, но и доказал госорганам и власти, что ему можно доверять. Донес до правительства, что космос может быть не только государственным, но и частным. Я даже не знаю, что было сложнее. Сейчас его транспортные космические корабли прилетают на международные космические станции – это вызывает у меня глубокое уважение. Илон – человек дела.

Я не знаю, насколько серьезны заявления Илона насчет полета на Марс в один конец. В любом случае, меня мало интересуют проекты, связанные с очевидным самоубийством (улыбается).

«Ты не имеешь права совершить ошибку»

KYKY: Как считается заработок космонавта? Это хорошо оплачиваемая работа или в ней самое ценное – сама возможность увидеть космос?

А.М.: Вопрос в таком ключе можно задавать людям любой профессии. Помните, как звучит одно из классических определений счастья? Когда утром ты хочешь идти на работу, а вечером – возвратиться домой. Я бы поставил запятую в этом предложении, и добавил: «...И при этом балансе ты не вынужден думать о том, как заработать средств и обеспечить жизнь своей семьи». Получать достойную материальную плату за любимое дело – один из элементов человеческого счастья. Я – счастливый человек. Но когда в детстве мечтал об этой профессии, не опирался на ее материальную составляющую. Мне кажется, в то время в принципе никто не мыслил этими категориями.

Уже в зрелом возрасте, когда писал рапорт с просьбой командировать меня на прохождение отбора, догадывался, что зарплата космонавта побольше, чем у командира звена. Но этот фактор не был определяющим. Человеку, для которого краеугольным камнем в профессии является уровень зарплаты, не стоит идти в космонавты – на Земле заработать проще, быстрее и очевиднее. До тех пор, пока хотя бы пару раз не слетаешь в космос, оплата труда не будет кардинально отличаться от среднестатистической. А ситуация может сложиться по-разному – можно по лет 15-20 ждать своего первого полета по не зависящим от тебя причинам.  У нас были друзья, которые, на вопрос «почему вы пошли в авиацию?», отвечали шуткой: «Долги позвали в небо». Несмотря на то, что это юмор, я не хочу, чтобы в нашем коллективе появлялись такие люди. В космос надо лететь не за зарплатой.

KYKY: У нас был текст с популяризатором науки, он говорил, что в космонавты с плохим характером не берут. Это правда?

А.М.: Плохой характер – это какой? (улыбается). Не бывает таких. Я не буду придираться, конечно, для каждой профессии предпочтительны определенные психотипы людей. У космонавтов тоже есть набор своих важных качеств.

KYKY: Спрошу по-другому: управлять кораблем непросто. Вы помните самый сложный момент, с которым пришлось справиться? В кризисные моменты космонавты ссорятся?

А.М.: Мы со всеми членами экипажа готовимся к полету два года. При всей глубине и психологической подготовке на Земле, отработке абсолютно всех действий, никогда заранее не знаешь, как поведет себя тот или иной человек в космосе. Один из критериев отбора в космонавты – умение человека понимать общую цель экипажа, ставить ее выше личных целей и амбиций. Космонавт должен наступать на горло своим «хотелкам» и понимать, что главное в полете – выполнить программу и вернуться на Землю всем составом экипажа. Если это понимание есть, все конфликты на МКС можно преодолеть без потери внутренней энергии. Но самое главное – без доверия в космосе нельзя.

В нашем первом полете на этапе возвращения на Землю, в момент входа в плотные слоя атмосферы, вмиг пропала вся информация от системы управления спуском. За несколько секунд нужно было понять: произошел основной отказ системы и нужно переходить к самому резервному способу выхода из ситуации или все работает штатно, просто пропала индикация. Два принципиально разных решения. Если все штатно – ты с легкими перегрузками приземлишься в том месте, где тебя ждут. Выберешь второй вариант – спуск пройдет с гораздо большими перегрузками, и ты приземлишься там, где почти никого нет, тебя мало кто встретит. Выбирать последнее не хотелось. В случае ошибки эта ситуация показала бы тебя, как непрофессионала – потом еще лет пятьдесят бы вспоминали, как ты с дуру не ту кнопку нажал.

Когда я был еще летчиком, привык, что в самолете должен понимать свое пространственное положение. Мне даже нравилось представлять, куда мы, по отношению к земле, наклонены головой или спиной. К слову, при спуске на Землю космонавты летят головой вверх, но спиной вперед, при этом разворачиваясь на бок. А когда ракета выходит на орбиту, мы оказываемся головой к Земле. Так вот, в этом полете я был бортинженером, сидел около иллюминатора. Принимая в учет наше пространственное положение, я подумал и решил, что у нас все штатно. В тот момент у руководителя не было других оснований для принятия решения: только интуиция и мое мнение. Руководитель доверился мне, все прошло штатно – это был верный выбор.

Свой второй полет я провел на должности командира экипажа, даже представить не могу, как нелегко Павлу Владимировичу Виноградову далось это решение. Когда ты бортинженер, не понимаешь, какой психологический груз ответственности за тебя и других людей лежит на командире. Ты думаешь: ну вот буду я командиром, и что? Я же и раньше всё видел, понимал разные ситуации и предлагал командиру разные пути решения. А теперь просто буду всё делать сам. Но как только тебя назначают главным, на тренировках ты садишься в центральное кресло и осознаешь – твое решение крайнее. Тогда-то груз и начинает давить – больше ты не имеешь права совершить ошибку.

«Ушёл в космос, отцепился и улетел»

KYKY: В одном из интервью вы говорили, что шанс «остаться» в открытом космосе мал, но существует. Если трос порвется, какое командир примет решение: оставляем космонавта?

А.М.: Давайте мы не будем идти вслед за фильмом «Гравитация» по пути абсурда (смеется). У космонавта два страховочных карабина – ни один человек даже в очень хорошей физической форме не в состоянии разорвать этот вал. Чтобы улететь в открытый космос, тебе нужно просто не пристегнуть этот карабин – об этом можно банально забыть по причине усталости. Работать в перчатках в надутом скафандре – это примерно то же самое, что пытаться рукой сжимать футбольный мяч на протяжении 6-7 часов. Можете себе представить уровень усталости? К тому же сам скафандр весит 108 килограмм. Многие говорят: «Какая разница, в космосе – невесомость». Но люди, которые учили физику, должны знать, что даже в невесомости инерцию никто не отменял. Чтобы переместиться на несколько шагов, тебе нужно свои сто и еще сто килограмм скафандра разогнать, а потом остановить. Все это делается на мышцах предплечий, поэтому на седьмой час работы вечер перестает быть томным (улыбается). Я очень долго прожил в деревне, хорошо знаю, что такое физический труд, но ничего тяжелее, чем при выходах в открытый космос, я в жизни не делал.

KYKY: О чем шутят космонавты?

А.М.: В глобальном смысле все люди одинаковы. Поэтому, как мне кажется, темы для шуток у всех примерно одни и те же. Не могу сказать, что у космонавтов есть специфическая направленностью шуток или черный юмор в духе «ушел в космос, отцепился и улетел».

KYKY: Что с вами происходит в первые минуты, после приземления на Землю?

А.М.: Ничего плохого (улыбается). Помню, когда мы уже приземлились после первого полета, но еще выполняли на борту какую-то финальную работу, я словил себя на мысли: поднимаю руку, а она тяжелая! Отвлекся, еще раз поднял руку, но уже не чувствовал ее вес. Переход из невесомости в «весомость», момент привыкания к гравитации очень любопытный.

А еще, тоже во время первого полета, я видел, как других космонавтов выносят из посадочного модуля на руках. Сижу и сам себя убеждаю: «Я в состоянии дойти сам, не дам себя на руках нести». Но никто спрашивать стал, взяли на руки и понесли (улыбается).