Нобелевский лауреат Светлана Алексиевич встретилась с журналистами «Еврорадио» за чашкой чая. Полностью их часовую беседу можно посмотреть на ютуб-канале издания, а мы приводим текстовую версию рассуждений Светланы о настоящем и будущем беларусов.
«Я хочу еще пожить в свободной стране или хотя бы пытающейся быть свободной. Свобода – вот наша национальная идея. Мы не свободны внутри себя, не свободны в реальной жизни. Мы все время кому-то принадлежим, кому-то служим, кого-то боимся. Не говоря о том, что все это мы делаем на чужом языке.
Хорошо [украинский журналист Виталий] Портников сказал: «Пока вы не будете говорить на своем языке, вас не будет». Но это надо как-то совместить с битвой за свободу. Наш маленький корабль надо спасти не только от Лукашенко, а провести рядом с этим огромным русским медведем, чтобы он не перевернул его. Очень много опасностей, и при этом большой недостаток элиты. А элита как всегда (как в 17-м, так и сейчас): спорит между собой, как когда-то спорили кадеты с эсерами, а победили большевики. Что-то похожее происходит и сейчас: мы ссоримся, а в это время варвар в нашей стране делает, что хочет.
[Со Светланой начали обсуждать, что было бы здорово, если бы нашелся неоспоримый лидер нации, который бы сказал: «Мы же беларусы! Беларус беларусу беларус!»] А вот это было. Я помню это чувство, как люди радовались друг другу. Я ходила недалеко от Боровой – когда раньше там бывала, ну, здоровались со мной, а тут все улыбаются. Кто в лифт зашел, кто вышел – все рады друг другу. Это были какие-то другие люди: никогда столько друг другу не улыбались. Я не видела таких улыбающихся беларусов. Мне казалось, они ссутулившиеся, не очень веселые – и вдруг я увидела совершенно других людей.
И то, как они среагировали на насилие… Если бы не было насилия, вряд ли было бы столько людей [на улицах]. Это факт: среагировали на насилие, что меня поразило – значит, что-то уже терпеть не можем. Значит, кто-то сказал: «Мы – беларусы. Мы так жить не можем».
Мне кажется, я всеми своими книгами об этом и говорю. То, чем я занималась 30 лет, когда писала злую энциклопедию советской власти. Могу сказать: самое сложное, что нам осталось после советской власти, – это не разбитые дороги и плохие дома, это развращенный человек. Как у Шаламова: «Лагерный опыт развращает и полача, и жертву».
Тяжело ли нам будет излечиться от лукашизма? Скорее, от травмы. Я плохо себе представляю президентскую республику. Мы уже так наелись этого президентства. По мне, должна быть парламентская республика. Коллективное руководство страной – я так себе это представляю. Но самое страшное – вылезти из-под этой травмы. Можете представить, уже тысяч избитых, сотни искалеченных… Униженная нация – это историческая глубокая травма.
Помните, пенсионеры выходили на марши? Журналист спросил у одного старика – он тяжело шел, больной, видно: «Зачем вы сюда пришли, вам же тяжело идти?» – «Потому что мы оставляем страну, за которую мне стыдно. Я ничего в этом плане не смог сделать ни для детей, ни для внуков. Я хочу сейчас сказать свое слово, когда понял, что мы неправильно жили».
Беларусы сделают много выводов, я надеюсь. Может, они этого не сделают в этом поколении – в этом поколении мы разделены: «ябатьки», протестующие. Но потом будут молодые люди: сейчас поговори с семиклассником, он все понимает, правильно говорит. Этих детей революционизирует Лукашенко больше, чем что-либо. У этих детей обострено чувство справедливости.
Я не думаю, что происходящее сегодня надолго. Конечно, очевидно, мы сами с этим не справимся – нам нужна международная помощь, солидарность. Мы слишком маленький народ, слишком много страха генетически накоплено. Нам нужна помощь.
Если бы мы хотя бы десять лет пожили среди людей, выходивших на марши, была бы совершенно другая страна, которую бы никто в стойло не загнал.
Нам же не на что опереться, к сожалению. Если оно есть, то запрятано где-то в архивах, в каких-то книгах, которые народ и не читает. А это все – история, история свободы – это должно быть. Всему надо учиться. Мы эти 30 лет этого не делали. Я не знаю, как мы жили так: как будто это нормально, а вот жили. Потому что большинство людей это как-то не занимало.
Без свободы нас не будет».